Косово поле. Балканы - Страница 14

Сойер напрягся.

Нервничает. Ждет подвоха.

Зря.

Никто против них ничего не замышляет. Во-первых, бессмысленно. Денег у них с собой нет, так что убивать их — значит без прибыли нажить врагов в лице резидента ЦРУ в Македонии. Он то знает, куда отправились агенты и с кем.

И во-вторых…

Что «во-вторых», Гендерсон не успел додумать.

Голова у Сойера лопнула, и на лицо Полу брызнули теплые солоноватые капли. Тело напарника швырнуло на матрац, и тут самого Гендерсона будто лягнула в живот взбесившаяся лошадь. Ноги у него подкосились, и он согнулся, ударившись лбом о доски.

Фирутин странно забулькал и съехал боком по стенке.

Джемалия дернулся, его голова откинулась назад почти под прямым углом, и жирное тело грохнулось на ноги упавшего ничком Гендерсона.

Боль была страшная.

Пол попытался позвать на помощь, но из горла вырвался только слабый хрип. Две пули тридцать восьмого калибра со сточенными на концах «рубашками» развалились при попадании в живот на шесть осколков и пропороли диафрагму вместе с нижними отделами легких.

Словно кто-то залил внутрь брюшной полости расплавленный свинец.

Американец попытался подтянуть ноги, но ему мешал Джемалия.

В последнее мгновение Гендерсон нащупал рукоять «браунинга», непослушными пальцами стал расстегивать фиксатор кобуры, и тут его череп разлетелся от выстрела в упор…

Сухогруз встал на рейде у выхода из Гибралтарского пролива. Прождать следовало три дня, пока согласно расписанию не пройдут несколько танкеров и эскадра вспомогательных кораблей Средиземноморской группировки НАТО. Все гражданские рейсы подчинялись строгой закономерности военной операции, график движения по проливу менялся по первой команде Брюсселя.

Чеченцы, сопровождавшие груз оливок, почти все время торчали под тентом на корме, не упуская из виду свой контейнер. Украинский экипаж с опаской поглядывал на немногословных и хмурых кавказцев, с первого же дня отказавшихся обедать вместе с командой и не вступавших ни в какие разговоры. На любой вопрос чеченцы только смотрели исподлобья, пожимали плечами и отворачивались, не произнося ни слова.

Спустя двое суток их оставили в покое и не приближались к ним ближе чем на двадцать шагов. Звери — они и есть звери, решили украинцы и стали демонстративно устраивать посиделки на носу судна, где пили припасенную горилку, поедали сало и немелодично пели заунывные песни. Капитан и его помощники из числа греков ни во что не вмешивались. Им слишком хорошо заплатили за провоз контрабанды, чтобы они совали свой нос в чужие дела.

Младший по возрасту Султан принес из камбуза полный чайник и уважительно подал старшему Арби полную чашку крепчайшей заварки.

— Сказать, чтобы кушать готовили? — Между собой они говорили на диалекте родного горного села, не опасаясь, что кто-нибудь поймет хоть слово.

— Потом, — Арби отхлебнул напиток и аккуратно поставил чашку на столик рядом с шезлонгом.

— Повар скоро спать пойдет, — напомнил младший.

— Э, поднимем, если надо! Или сами приготовим… — убеленный сединой горец мазнул взглядом по палубе, — русаки уже легли?

— Час назад.

— Никто к ящику не подходил?

— Даже близко не было. Боятся, — с улыбкой заявил Султан.

Страх был именно тем чувством, которое, по мнению молодого чеченца, должен внушать настоящий вайнах всем остальным «недочеловекам».

Арби уловил в голосе младшего оттенок презрительного превосходства.

— Не усердствуй слишком. Пережмешь — они огрызаться начнут.

— Русаки — трусы, — Султан небрежно положил ноги на трос ограждения, — они только силу понимают. Кинжал к горлу поставишь, и все. Как наши в Ичкерии делают.

— Ты тоже, если тебе ножик к горлу приставить, особенно геройствовать не будешь. — В отличие от младшего, отмотавший два срока на зоне Арби реально оценивал сущность человеческой природы и на порядок лучше, чем «волк ислама», умел логически мыслить.

Молодежь независимой Ичкерии в большинстве своем не интересовалась ничем, кроме наркотиков и горячительных напитков. Получив свободу без разумных ограничений, нация с бешеной скоростью стала деградировать. Не помогали ни законы шариата, ни увещевания мулл, ни строгая дисциплина военных лагерей.

Арби искоса посмотрел на пышущего самодовольством Султана.

Юнец, выросший далеко в горах, не умеющий ни читать, ни писать, говорящий по-русски предложениями в три слова. Пушечное мясо, годное лишь для того, чтобы выполнить одно элементарное задание и погибнуть. Сгинуть без следа, оставив после себя только строчку в ведомости, по которой он получил автомат из рук командира отряда самообороны.

И все.

— А эта штука Кремль снести может? — Султан указал пальцем на контейнер.

— Не маши руками, — предостерег Арби. Он хотел ввернуть что-нибудь обидное про козу, которую пастух привязывает к забору, но промолчал. Младший был непредсказуем, мог схватиться за пистолет. А миссия Арби требовала хороших взаимоотношений с напарником. Вплоть до того момента, когда груз прибудет в Санкт-Петербург и контейнер перебросят на берег.

— Никого же нет…

— Неважно. Следи за собой… А насчет этой штуки могу сказать — она и Кремль, и пол Москвы снести может. Смотря куда заложить.

— А кто решать будет? — глаза у младшего загорелись. Он уже видел себя на совете старейшин, цедящим сквозь зубы грозные распоряжения.

— Есть люди, — дипломатично отреагировал Арби, — кому положено.

— Шамиль?

— Возможно.

— Породниться с ним хочу, — серьезно заявил Султан. — У него сестры есть. Денег на калым соберу и посватаюсь…